Начинало темнеть.
Снег падал с елок уставшими хлопьями.
Белка замерла, глядя, как я ,,прицеливаюсь,, фотоаппаратом.
Сделаю несколько снимков, подойду поближе, снова щелкаю.
И тут из освещенного окна, за которым мерцали огни нарядной елки, мне принялись махать.
Я робко помахала в ответ.
А там машут и машут.
Один, другой, третий.
На крыльцо вышла женщина в цветастой шали, крикнула нам:
— Заходите! У нас глинтвейн!
Ну мы и зашли.
Марианна, та, которая в шали, рассказала, что они здесь проводят зиму.
Грег, ее любимый ( она так и сказала — не муж, а любимый) смотрел на нее, усмехался и гордо подкручивал усы.
— Влюблен, — подумала я.
Их друзья — Паскаль — худой, нескладный, похожий на Чехова, оказался доктором, я даже спросила его, не писатель ли он — заодно.
Ответил удивленно:
— Да, пишу немножко, но так, для себя.
Его жена Рита — пухлая и смешливая, принялась нас угощать пышками с вареньем.
Но что там пышки, что малиновое, густое, с зернышками!
Глинтвейн — вот в чем был смысл и вкус зимнего вечера.
Знаете ли вы — что такое этот самый глинтвейн, когда зима, закат и очень хочется, чтобы этот вечер не кончался?
Аромат такой, что просыпается в тебе то, что однажды устало и уснуло.
Жар — он идет сразу в кровь, ,,заводит,, сердце, и пышет, пышет.
А вкус…
От этого вкуса приходят слова — небывалые, яркие, берутся за руки, выбегают на нетронутый снег, пляшут, будто елочные огни.
Обратно шли с песнями.
А когда я затянула свое любимое:
— Бывааали дни веселые.. — тут уж даже белки подхватили.
Вернулись домой с белками.
Решили, что теперь без глинтвейна нам никуда.
Сделали.
Теперь осталось найти цветастую шаль — и я выгляну из домика и помашу вам.
