— Знаешь. Я в последнее время много думаю вперед.
— Вы хотите сказать — о будущем?
— О будущем, да. Что-то стала русские слова забывать. Нервы.
— Слова вернутся, — обнимаю я ее за плечи, — А нервы мы подлечим.
Тетя Галя уже две недели как с Украины.
Она смотрит в никуда, меня не слышит.
— Так что там — в будущем? — тормошу я ее вопросами, отвлекаю, — Хотя, я и так знаю. Отстроится Украина. Расцветет ярче прежнего.
Она вздрагивает, возвращается из войны.
— Я ж не про Украину. Я про тех, кто радуется этому кошмару. Как быть с ними там, в будущем?
— Бросьте, теть Галь. Нормальные люди войне не радуются.
— А ненормальные? С ними — как?
— Ну и вопросы у вас. Не знаю. Послать их. Забыть.
— Послать… Не получится послать. Места назначений переполнены. А забыть никто не сможет. Уж в нашем-то поколении — точно. Да и вашем.
Мы сидим на большом валуне, на горе под названием Монт Рояль, что означает Королевская Гора. Эх, и вид отсюда на Монреаль. Весь город — как на блюдце. И серебряная каемка реки вдалеке.
— И потом, не забудь. У них у всех — дети. Деток воспитывать надо. Наполнять. Иначе вырастут пустыми, как их родители. А кто их будет воспитывать? Вот ты наш детский сад помнишь?
— Еще бы не помнить.
Это было двадцать лет назад.
Мы только что приехали в Монреаль, искали детский садик для дочки. Мечтали, чтобы русский, домашний, с развивающими играми и доброй воспитательницей.
В первом садике нас встретила женщина, похожая на дятла, в черной кожаной юбке, с острыми красными ногтями. Она подошла, быстро-быстро цокая каблуками, равнодушно посмотрела на Никольку, раздраженно — на меня, проникновенно — на мужа.
Во втором мать в тельняшке и дочка с сигаретой сообщили, что в группе девять детей, десятого ребенка они возьмут, почему бы нет, но продукты надо приность свои, а прогулки — раз в день, вдоль автострады, гуськом и никаких детских площадок.
Когда со второго этажа спустился дочкин сожитель с топором и сообщил, что идет ,,починять,, калитку, мы убежали, трусливо бросив на ходу, что подумаем.
В третьем две сухопарые сестры строго поджали узкие губы и заявили, что садик у них оздоровительный, по утрам обливание холодной водой, а в рационе только полезные продукты.
Мы робко заглянули в комнату, где детки завтракали.
Они сидели смирно, как солдаты, лупали глазенками на вошедших, у каждого в руке был зажат кусок сырой репы.
Я попыталась спустить Никольку с рук, но она заголосила, отцепить ее от меня было невозможно.
Наконец нам повезло и мы нашли ,,Теремок,, и тетю Галю, а наша дочка сразу же к ней потянулась, обняла ручками за шею, залопотала ,,мама,,.
Каждое утро Николька торопилась в садик, по дороге рассказывая, что там весело, что им читают сказки, что скоро праздник и будет здорово.
Собственно, ,,здорово,, тогда было нам всем — и детям и взрослым — обычная, счастливая, довоенная жизнь.
Николька выросла, пошла в школу, а тетя Галя однажды сказала: ,,Хочу домой,, оставила садик своим дочкам, вернулась в Украину.
Потом началась война.
Тетя Галя проводила на войну сына, пряталась в подвале, голодала.
Повезло — добрые люди помогли с эвакуацией, на границу за ней поехали дочки, привезли обратно в Монреаль.
А сейчас мы сидим с ней на Королевской Горе, обнялись и плачем, потому что война, потому что ее сын воюет, потому что непонятно, как теперь жить.
— Знаешь. В последнее время я много думаю вперед. Война закончится. После войны русским придется многое исправлять. Особенно в школах, в садиках детских. Что-то там не так. Если не исправить — их дети вырастут еще злее, чем родители. Еще несчастнее. Что скажешь?
Я молчу. Я думаю вперед.
Вот построить бы славных Теремков по всей России, да набрать туда умных и добрых учителей… Как ни крути, а все начинается с детства.
Сначала ты маленький, добрый.
Но если тебя не любят, если тебе не рассказывают о мудром и прекрасном, если тебя не ,,наполняют,, — ты вырастаешь и начинаешь свою собственную войну.
С теми, кому повезло — с Теремком, с тетей Галей, с городом на блюдце, с цветущей деревней, с игрушечными домиками Ирпеня, Бучи, далее везде.
Думаем вперёд. Любим детей. Строим Теремки. Рассказываем об этом. Может — они нас услышат?
***
фото Мариуполь
