Позвонил старший.
Вчера у него было первое дежурство.
Его ,,патрон,, как у нас называют опытных докторов, ответственных за врачей первого года, оставался дома, в особо трудном случае Данька мог ему позвонить и посоветоваться.
— Ну, рассказывай! – я уселась с телефоном в кресло, бросив все домашние дела.
— Я поставил трудный диагноз, — похвастался Данька, — А все благодаря твоей ,,тахикардии,, помнишь?
Как не помнить, я про эту самую тахикардию детям вместо сказки рассказывала, каждому в свою очередь. Как и про остальные интересные случаи. На сказки времени не оставалось. До трех лет – Репка, с трех до пяти – Финист Ясный Сокол, а после – больничные истории. Не знаю, может это и неправильно. Поглядим.
— Так что там с тахикардией? – спросила я, довольная, — Только подробно.
— Старушка, восемьдесят пять лет, готовили к выписке, вдруг звонит медсестра, говорит, что у больной пульс сто тридцать.
— Так.
— Я сразу прибежал, попросил померять температуру, давление, сделал анализ крови, рентген легких, все чисто.
— Так.
— Кардиограмма инфаркта не показала.
— Так.
— Позвонил рентгенологам, попросил компьютерную томографию легких.
— Так.
— Они, конечно, рады не были.
— Еще бы. Ночь, старушка, молодой врач. Мало ли что он себе придумает.
— Точно. Но я их уговорил. Сказал, что если тахикардия – всегда надо исключить тромб в легких.
— Так.
— Сделали. Массивный двухсторонний легочный тромбоз. Тут же начал лечение.
— Что сказал ,,патрон,,?
— Сказал, что теперь я настоящий врач. А ты что скажешь?
Я молчала.
Я вспоминала свою историю.
Она была еще драматичней этой.
Однажды меня вызвали в хирургию, там готовили девчонку на выписку после трудной косметической операции на лице. Операция длилась целых девять часов. Девчонка абсолютно здоровая. Перед выпиской медсестра проверила, как положено, пульс и все остальное. Пульс зашкаливал – сто двадцать.
Пока звонили хирургу, пока советовались – что делать, короче, меня вызвали только в девять вечера.
Был обычный рабочий день, по счастью, я задержалась допоздна, а тут еще один вызов, иду.
Девчонка сидит на кровати, уже одетая на выписку, в цивильном. Вся в колечках, в татуировках. Куртка черная, кожаная, ботинки на толстой подошве, пестрый свитер.
Рядом с ней – ее парень, оба нетерпеливо оглядывают меня, кто еще тут пришел, домой спокойно уйти не дают.
А я тогда совсем плохо по-французски говорила, но уже не стеснялась, на работе не до стеснения.
Начала с того, что снова померила пульс – нормальный, шестьдесят.
— Я же говорю, все со мной окей, можно теперь домой? – спрашивает девчонка, и смотрит на меня как на муху надоедливую.
— Погоди, давай сначала поговорим, — отвечаю, — Расскажи мне немного о себе.
Девчонка надула губы, посмотрела на парня, тот пожал плечами.
Буркнула:
— Спрашивайте.
Есть в медицине особое слово ,,анамнез,, без него никуда. И не зря мы говорим ,,собирать анамнез,, Его действительно надо ,,собирать,, По крошкам. По незначащим, на первый взгляд, деталям. Это похоже на работу следователя. Очень увлекательно, между прочим. Но это в теории. А на практике, когда валишься с ног после двенадцатичасового рабочего дня, когда знаешь, что дома малыши уже спят, опять не ты их уложила, когда девчонка нехотя отвечает на вопросы, которые ей уже несколько раз задавали и до и после операции, когда не знаешь, за что зацепиться, чтобы понять отчего у совершенно здоровой пациентки в течении получаса был пульс сто двадцать, а потом снова нормальный, и никаких других симптомов кроме одного ,,хочу домой,,…
— Куришь?
— Нет.
— Таблетки принимаешь?
— Нет.
— А противозачаточные?
— Конечно, — смотрит она на меня, как на дурочку, — Это ж не таблетки.
Я вздыхаю.
— А перед операцией тебе говорили, что противозачаточные надо прекратить за месяц?
— Говорили.
— А ты прекратила?
— Прекратила.
Она быстро смотрит на парня.
Я ловлю этот взгляд.
Хитрая бестия.
— За сколько времени прекратила? – переспрашиваю дотошно.
На часах уже половина десятого. Ужасно хочется есть. И спать. И домой хочется – не меньше, чем этой девчонке.
— За сколько сказали, за месяц, — отвечает она и снова косится на парня.
Парень смотрит на меня, морщит лоб.
— Ты же говорила, что можно? – обращается к подруге.
— Что можно?
— Ну это… Секс… Мы с тобой до самой операции… Это самое… Так ты прекращала свои пилюли или нет?
Девчонка смотрит на него, как на врага.
— А тебя кто спрашивает? – злится.
— Слушай, — говорю я, — Сейчас серьезно.
Голос у меня становится металлический.
Мои дети такой голос редко, но слышат.
Больные – нет.
Но сейчас особый случай.
Девчонка ежится.
— Если ты не прекращала свои пилюли перед операцией – лучше скажи правду.
Она вздыхает.
— Ну не прекращала. И вообще – это мое личное дело. Вам-то какая разница.
Я бегу к телефону. Одновременно кричу медсестре, чтобы несли специальное лекарство, разжижающее кровь.
— Какая разница, — бормочу, — А такая разница, что эти твои ,,пилюли,, увеличивают риск тромбоза во много раз. Особенно, если операция. И если их не прекратить за месяц, может случиться катастрофа, тромб тихо себе засядет в легком, ты уйдешь домой, а потом через пару дней хлоп — и конец, остановка сердца, и никто сначала не догадается, что…
Но все это я бормочу про себя.
Потому что мне сейчас с рентгенологом надо разобраться.
Рентгенолог зол, он тоже еще на работе, ему тоже хочется домой.
— А ты патрону своему позвонила? – спрашивает он, — Может это все твои догадки, и он скажет, что все окей.
— Все не окей, — отвечаю я на плохом французском, — Все будет окей, когда ты ей сделаешь сканирование легких. У нее там тромб. Мамой клянусь.
Отчего-то вот это ,,мамой клянусь,, сработало всего лучше.
— И в правом, и в левом легком – свежие огромные тромбы, — сообщил мне рентгенолог дрожащим голосом через пятнадцать минут.
— Спасибо, — ответила я, — Лечение она уже получила. Теперь все будет хорошо.
Парень потом меня благодарил.
А девчонка злилась.
Недолго. Пока я ее не обняла.
Тогда она расплакалась. Смешные они.
— Мам? Ты что молчишь? Ты меня слышишь?
Это Данька.
— Слышу, сынок.
— Ну, что скажешь?
— Скажу, что ты молодец. И да – теперь ты настоящий доктор.
— Здорово. Когда у меня будут дети, я им тоже про тахикардию буду рассказывать, как думаешь?
— Обязательно, — смеюсь я, — А когда они будут?
И мы начинаем смеяться вместе.
***
фото — старинные медицинские гравюры
